"Армавирский Собеседник” продолжает цикл статей-воспоминаний, посвященный тридцатилетней годовщине со дня вывода советских войск из Афганистана. В преддверии даты мы встретились с некоторыми из участников той войны и попросили их поделиться воспоминаниями на страницах нашей газеты.
Сегодня наш собеседник Геворк Гаспарян. Геворк Саркисович попал в Афганистан в 1981 году, сразу после учебной части, на четвертый месяц своей службы в армии. Афганской войне он посвятил два года и десять дней своей жизни.
Из одноклассников в однополчане
“Когда я пошел служить, война шла уже два года. С самого начала мы знали, куда нас готовят. У нас в военных билетах стояли отметки “Команда 280”, это означало - впереди Афган. Еще в учебке, на утренних пробежках видели вдали реку Амударью, а за ней вдали и Афганистан. Рассказывали о военных действиях тогда немного, но мы знали, что многих с той далекой земли привозили в цинках.
Не буду врать, летели в Кабул, чувствовали себя не в своей тарелке. Со мной в самолете был мой одноклассник, друг детства Виталий Дзугкоев. Мы вместе после школы попали в одну “учебку”, а потом и в Афган. Прямо в аэропорту нас встретили “покупатели”, те, кто приехал набирать солдат в части. Назвали мою фамилию, я вышел, встал в строй с другими молодыми. Вскоре вызвали и Виталия, и так повезло, что он попал в ту же часть, что и я. Переглянулись мы с ним, снова нас судьба рядом поставила. Так всю войну до конца и прошли вместе.
Посадили нас всех в крытый тентом грузовик с лавочками, повезли в батальон. Спрашиваем водителя, куда хоть едем? “Да у нас нормально, - отвечает он, - Спокойно и кормят хорошо. Только смотрите, если сейчас начнут по машине стрелять, сразу пластом в кузове падайте и не вставайте”. Ехали через Кабулу, мы осторожно выглядываем из кузова, интересно же. Видим, сидят местные, ноги скрестили, сами бородатые, черные. Заметили нас и давай кричать дурными голосами на своем. И непонятно, то ли угрожают, то ли просто посмеиваются над молодыми солдатами. Потом мы уже узнали, что днем их особо опасаться не стоит, а вот ночью...
Как в военном кино
Служили мы рядом с Кабулом в войсках РЭБ, радиоэлектронной борьбы. В части у нас были таджики-переводчики. Занимались они прослушкой вражеских частот. Фиксировали переговоры душманов, узнавали куда какие караваны идут, где бандиты расположились. Потом все эти сведения отправлялись в штаб армии. А уже там решали, какие рейды и операции предпринять на основе полученной информации.
Я в этом батальоне был водителем грузовика. Возил разное, и одежду, и продукты, и даже уголь с дровами. В основном ездил в Поли-Хумри — это город в 250 километрах от Кабула. Еще часто катались через границу в узбекистанский город Термез. Доставляли оттуда все необходимое для части. Дорога пролегала через перевал Саланг. Опасное место, три тысячи метров над уровнем моря. Везде по обочинам стояли наши подорванные машины, сгоревшие бензовозы. Все как в кино про войну, только по-настоящему. Там же на Саланге попадали под обстрелы. Командир у нас был своеобразный, рискованный. Одним словом, "герой”. Придет ему в голову, что надо срочно ехать, так он и в ночь мог отправить. Что было строго запрещено. Ну а нам что делать, приказ отдан, приходилось ехать и в темноте. Ночью ехать было гораздо опасней. Завешивали двери грузовика бронежилетами, возле руки лежит автомат, окна открыты на полную даже зимой. Во-первых, так сразу слышно, если начинают стрелять. И отстреливаться в ответ так удобней, через открытое окно. В машины пули попадали, и в бортах были дырки, и в кабине дырки были. Но сам за два года остался невредимым, Бог хранил.
Пули из темноты
Вообще ночью в горах были самые страшные моменты. Порой приходилось останавливаться, переждать часть ночи, отдохнуть. Ставили машины рядом, а вокруг темень полная, холод, там ведь снег летом и зимой лежал. Пока все отдыхают, кто-то один обязательно охраняет, по два часа дежурили. Стоишь в темноте, прислушиваешься, пытаешься что-то разглядеть в кромешной темноте, автомат с предохранителя снят. Нельзя ни курить, ни спичку зажечь, потому что снайпера на такое сразу реагировали. Проходит два часа, тихо будишь следующего часового, а сам в кабину залазишь. Но врать не буду, когда приходило время моего отдыха, я не спал. Подушку располагал так, чтобы обзор был из кабины, автомат у плеча лежит и так до утра и сидишь. Знаю, что многие ребята так же не спали. Ведь все знали, что для подготовленных духов тихо снять часового две секунды дел. Они для таких случаев даже луками пользоваться умели, знаю, были такие случаи.
Но опасно было не только в горах. У нас в части солдат периодически не хватало. Люди болели тифом, желтухой, постоянно кого-то в госпиталь увозили. Порой из трехсот человек в батальоне оставалось сто. Поэтому нас водителей часовыми в наряд тоже отправляли, охраняли часть по ночам. Во время таких дежурств в меня два раза стрелял снайпер. Первый раз пуля прошла в тридцати сантиметрах от ноги. А еще через месяц, когда я снова в карауле стоял, был второй выстрел в мою сторону. И снова в нескольких сантиметрах от груди пуля прошла.
Дембель в опасности
Вообще, страшно было первые полгода. Если кто-то говорит, что не боялся, не верьте. Но человек ко всему привыкает. И уже через несколько месяцев страх отступает. Но потом, когда наступает сто дней до приказа, снова становится страшно. Особенно когда до отъезда остаются считанные дни. Такое состояние у нас называлось “дембель в опасности”. Это когда ты мыслями уже дома, читаешь письма оттуда, понимаешь, что тебя ждут, и не хочешь, чтобы тебя привезли к родным в цинке. И вот тогда становишься максимально осторожным, стараешься думать, как-то правильно себя вести и по возможности избегать непредвиденных ситуаций.
29 декабря 1983 года закончилась моя служба. Нас 13 водителей-дембелей привезли в аэропорт. Там выяснилось, что на самолет мы опоздали. И следующий рейс ожидаются только 5 января. А это означает, что надо возвращаться в часть. Не описать, какое отчаяние мы чувствовали в тот момент. И когда мы уже выезжали из аэропорта, то увидели, как на посадку заходит наш пассажирский 154-ый. А мы уже знали, что такие самолеты в Кабуле не задерживаются и сразу улетают назад. Сразу несколько кулаков начали колотить по кабине, стой, разворачивайся, самолет садится. Подбегаем к борту, а навстречу наши солдаты. Ребята возвращались из госпиталей на службу, смотрят на нас завистью, знают, что мы уже домой уезжаем.
Забежали мы в салон, расселись по местам. Вышел кто-то из экипажа, посмотрел на нас, спрашивает дежурно: “Ребята, взрывчатые вещества, оружие, наркотики есть?”. Нету, отвечаем. “Ну тогда полетели”. И вот когда самолет взлетел, я почувствовал настоящее счастье. Как раз над городом поднялись, вечер, фонари горят. Сижу, смотрю в иллюминатор и мысленно повторяю: “Давай выше, выше, чтобы не подбили, не достали, чтобы улететь уже”. И через сорок минут были уже в Ташкенте. И уже через два дня Новый год я встречал дома в Армавире.
Все время, пока служил, у меня была одна мечта. Приеду домой и буду спать. Впервые в жизни почувствовал такой кайф, когда в первую ночь дома в постель лег. Спал очень крепко. А вот чего до сих пор не люблю, это когда на новый год фейерверки и петарды бабахают. Люди, которым это нравится, никогда не слышали выстрелов, не слышали взрывов. Они просто не понимают, насколько это нехорошие звуки”.
