Репортаж. Корреспондент «АС» с гуманитарной миссией побывала в Мариуполе
Мариуполь, когда въезжаешь в него, кажется мёртвым городом, городом-призраком. Но, несмотря на разруху и отсутствие бытовых благ, на накрывшее горе и человеческие трагедии, он живёт. И надеется. На восстановление домов, появление в них электричества и воды. На возрождение.
С продуктовыми наборами
Взять с собой в Мариуполь меня согласился казак Кубанского казачьего войска Денис Куренин, много раз возивший на Донбасс гуманитарную помощь. За несколько дней до отъезда мы с Денисом, его мамой и заместителем председателя армавирской городской общественной организации «Русский культурный центр» Игорем Казаковым упаковываем гуманитарку для военнослужащих. В 239 продуктовых наборов с крупами, тушёнкой, рыбными консервами, минеральной водой, чаем, кофе, печеньем и сгущёнкой докладываем средства личной гигиены. Везём одежду, обувь, технические средства реабилитации, медикаменты для жителей города.
Выезжаем от кровельного центра на окраине Армавира. Там встречаемся с Денисом и ещё двумя участниками поездки: предпринимателем Саркисом Балаяном и его товарищем.
Куренин инструктирует: едем колонной, при вынужденной остановке одной машины тормозят остальные. Мне он объяснил, как пользоваться рацией, которая есть в каждой машине. На Донбассе, где большие проблемы с мобильной связью, она порой единственный способ коммуникации.
В полдевятого вечера отправляемся в путь. Денис Куренин возглавляет колонну, замыкает её «Газель» руководителя организации «Защита информации» Игоря Логвиненко, в которой еду и я.
До Мариуполя — 549 километров. Вскоре позади остаются Батайск, Ростов-на-Дону, Таганрог. Чем ближе к границе, тем чаще встречаются машины с гуманитарной помощью из других городов и техника с буквами V и Z на бортах.
Волнорезы на дороге
О приближении к границе — к автомобильному пункту пропуска Весело-Вознесенка — догадываюсь по огромной колонне стоящих машин. Нам удаётся проехать вне очереди.
Пока водители заполняют документы, рассматриваю АПП. Под навесом расположены несколько одноэтажных строений бело-зеленого цвета, рядом с ними — стенды с информацией. Изучить их не успеваю — меня подзывают к одному из окон. Просят показать паспорт, заполняют данные и спрашивают цель поездки.
Около девяти часов утра, пройдя досмотр машин, проезжаем в зону между двумя пограничными постами. На таможенном посту Новоазовска проходим ещё один досмотр и через полчаса въезжаем в ДНР.
— Недавно здесь положили асфальт, дорога стала лучше. Раньше была совсем «убитая», — говорит Игорь.
Но некоторые участки автомобильной трассы всё равно в ухабах, а на встречной полосе местами отпечатался рельефный узор. Оказалось, это следы от гусениц танков. Вдоль дороги поля с подсолнухами сменяются чёрной выжженной землёй, с которой диссонируют виднеющиеся вдали белые ряды ветряных мельниц.
Единственный на много километров вокруг светофор загорается красным, и вся наша колонна останавливается. Справа на обочине стоит белая машина с эмблемой МЧС ДНР, около которой беседуют мужчины. Один из них надевает бронежилет, каску и берёт что-то похожее на поисковый щуп — будет искать мины.
Но светофор загорается зелёным, и мы едем дальше. Появляется чувство тревоги.
От Новоазовска до Мариуполя — более 50 километров. И это дорога контрастов. Мы проезжаем дорожные указатели на украинском языке. А на промелькнувшей в окне остановке общественного транспорта нарисованы георгиевская лента и буква Z. Следующая, с облупившейся штукатуркой и следами от пуль, окрашена в желто-голубой цвет.
— Вон волнорезы лежат. Когда-то ими перекрывали дорогу, а теперь оттащили на обочину, — показывает Игорь Логвиненко.
На них успеваю прочесть «Донбасс на связи», «Ахмат сила», «Нет войне» и почему-то «Лето и арбалеты».
Живут люди
Из-за «голых» полей Мариуполь виден за несколько километров. На светлых многоэтажках ещё издали заметны чёрные пятна — следы возгораний или попаданий снарядов. На подъезде к городу стоят два поклонных креста. Один — весь в сколах, с отбитыми перекладинами. Рядом с ним — деревянный, явно установленный недавно. По рации Денис Куренин предупреждает о приближении к блокпосту и просит не фотографировать.
Успеваю отснять стелу с названием города. Она сильно пострадала во время боёв. Над ней развевается российский триколор, а рядом вкопана жёлтая табличка с черепом «Стоп. Мины» на русском и украинском языках.
У блокпоста к нам подходят двое и жестом приказывают остановиться. Денис объясняет цель поездки. Нас пропускают.
Один из мужчин пристально рассматривает сидящих в машинах, в руках у него боевое оружие. Это не удивляет, но напрягает.
В Мариуполе в глаза бросаются оборванные провода линий электропередач, полуразрушенные дома. Одна из многоэтажек — с обвалившейся крышей, без боковой панели, из-за чего видны рухнувшие пролёты между этажами. За ней — ещё несколько таких же.
Частный сектор выглядит нетронутым. Но это только на первый взгляд. Среди аккуратных домиков с цветущими перед ними клумбами тут и там встречаются дома с выбитыми стёклами и обвалившимися крышами. К воротам почти каждого двора привязаны белые тряпки и написано: «Живут люди».
Мариупольцев почти не видно. И эта пустота улиц кажется неестественной — населения здесь было вдвое больше, чем в Армавире.
Дом со свастикой
Доезжаем до гуманитарного центра. Это «Эпицентр» — одно из немногих оживлённый мест на левом берегу реки Кальмиус, протекающей в Мариуполе. Раньше здесь был мебельный магазин.
Дениса и Игоря местные встречают с радостью, интересуются российскими новостями, делятся своими. Заметив, что фотографирую соседнее здание, подходит Логвиненко.
— На последнем этаже во втором окне слева можно увидеть свастику, — говорит Игорь, указывая в нужную сторону.
Приближаю изображение. Действительно, на фотографии девятиэтажки заметен нацистский знак.
Эпицентр
По лестнице бывшего магазина поднимаемся на второй этаж здания. Внутри светло, у окон в ряд стоят столы и разномастные стулья, лавки, диваны. Здесь кормят работников и волонтёров «Эпицентра», которых более сотни.
Среди людей бродит чёрно-белый кот. Он ластится к каждому, и по тому, как его гладят, видно, что пушистый — всеобщий любимец.
Гуманитарный центр начинался с гаража, где мариупольцам раздавали найденные в городе продукты. А когда стали привозить гуманитарку из России, волонтёры перебазировались в подходящее уцелевшее здание. Куратором организации стала жительница города Юлия Мусиенко.
— Приезжают кубанские казаки, волонтёры из Абинска, Российского детского фонда, — рассказывает работник центра Наталья Коваль. — Я пришла сюда, чтобы прокормить троих детей. Сначала все трудились безвозмездно, позже нас официально трудоустроили.
В «Эпицентр» обращаются за гуманитаркой, с заявлениями в следственный комитет, управление труда и социальной защиты населения, пенсионный фонд. Здесь же мамочкам раздают памперсы для детей и смеси. А около месяца назад появился магазин бесплатной одежды, как называют его местные.
— Много погорельцев, которым нечего надеть. Стараемся выдавать комплектами: брюки, кофту, куртку, обувь, — делится Наталья.
В Мариуполе много пенсионеров и инвалидов. Им сложно добыть еду, поэтому волонтёры организовали им адресную доставку продуктов. Отдают только лично в руки. Списки людей составляют по опросам мариупольцев и результатам обхода квартир.
В одни руки
Через 20 минут, оставив одну машину у «Эпицентра», едем по первому адресу, в этот раз — с Юрием Сидорковичем. Следуем за Игорем, Денисом и Натальей в сторону выезда из города.
Зная, что Мариуполь уничтожен на 80 процентов, не представляла, как это. В реальности выглядит страшно. Пострадал почти каждый дом, повсюду — поваленные деревья, оборванные провода и разруха. Один из попавшихся на пути светофоров сорван и болтается на проводе вдоль столба. Но светофоры здесь и не нужны: автомобильное движение практически отсутствует.
Минут за десять добираемся до бывшего пионерского лагеря имени Лизы Чайкиной. На зелёных воротах развевается черно-сине-красный флаг ДНР, а ниже нарисована буква Z.
Из-за выбежавшей из калитки собаки не отхожу далеко от машины. В городе вообще много бездомных животных.
На зов выходит женщина. Она кутается в теплую кофту и, услышав, что привезли гуманитарку, кличет остальных обитателей лагеря.
Армавирцы выгружают коробки с продуктами долгого хранения и пятилитровыми бутылками воды. Одна коробка — в одни руки. Женщина, поблагодарив, начинает плакать. И я не знаю, как беседовать с рыдающим человеком, пережившим обстрелы и лишения.
Галина Вербинская и ещё 14 человек находятся в лагере с 29 марта этого года. Её квартира, расположенная неподалеку от печально известного завода «Азовсталь», разрушена. Сгорели документы, чудом уцелел только паспорт.
Жительница Мариуполя рассказывает, как обрушилась девятиэтажка, как местные прятались в подвале, как в школе №56 на людей упала бетонная плита. Добраться до кладбища не могли, поэтому хоронили прямо у подъездов.
— Ежесекундно что-то стреляло и взрывалось. Дом шатался, подъездную дверь взрывной волной отнесло метров на десять. «Азовцы» (запрещённое в России нацформирование — прим. редакции) заезжали за наш дом, стреляли и уезжали, чтобы ответный удар шёл на нас. Они прикрывались беззащитными жителями, — женщина снова плачет.
Перед тем как по «зелёному коридору» контуженных и замерзающих людей перевезли в более безопасное место, мариупольцы на случай, если вдруг их станут искать родные, отметились в списках «Эпицентра».
Галина недавно вернулась из донецкого онкоцентра, где проходила химиотерапию. В конце сентября нужно ехать обратно — проходить лучевую терапию, но денег на это нет — несколько месяцев она не может получить пособие.
Без куполов
На улице Воинов-освободителей останавливаемся у православного Собора Архистратига Божия Михаила. Его два разрушенных купола с торчащей из каркаса арматурой видны издалека. Неожиданным диссонансом смотрится разбитая у церкви яркая клумба. Слишком мирно и слишком по-домашнему.
По собору ударили в первые дни спецоперации.
— 26 февраля была вселенская родительская суббота. Рядом стреляли. И те, у кого в домах нет подвалов, думали остаться здесь, — рассказывает старшая по храму Тамара. — Но приехали украинские боевики с автоматами и потребовали батюшку. Хотели попасть на смотровую площадку, откуда хорошо просматривается город. И мы из храма решили уйти.
Собор Архистратига Божия Михаила, считающийся визитной карточкой Мариуполя, построили в конце прошлого века. Вместе с Тамарой, следящей за порядком в нём, входим внутрь.
В храме не убраны строительные леса и повсюду лежат стройматериалы. Подошедший Георгий Константинович говорит, что до февраля они делали ремонт, а после Пасхи хотели расписать стены. Теперь же сквозь отверстия, где раньше были купола, видно облачное небо.
Без связи
В нескольких метрах от полуразрушенного собора — недостроенная воскресная школа. На здании из белого кирпича местами отсутствует кровля, оконные рамы — без стекол, в стенах зияют дыры. Как писали в «АиФ», здесь «азовцы» (запрещённое в России нацформирование — прим. редакции) при отходе к «Азовстали» соорудили огневые точки. После них здание, которое даже не успели достроить, придётся снести.
Жена 62-летнего Георгия Константиновича, который показывает мне территорию храма, работает здесь же в трапезной. После начала боёв за Мариуполь супруги на несколько месяцев потеряли связь с сыном.
— Он работает в одной из городских больниц. 24 февраля я отвёз ему продукты и деньги. Хоть город и обстреливали, но транспорт тогда ходил. Мы же думали, будет как в 2015 году: постреляют пару дней да перестанут. А потом оборвалась мобильная связь, в другой микрорайон не пропускали. И только в середине мая увидели его, — говорит срывающимся голосом пенсионер.
Сейчас молодым труднее всего, считает он. У них — семьи и маленькие дети, а заработать, чтобы прокормить их, почти негде.
Димка
Ощущение хоррора в Мариуполе создают брошенные на детских площадках игрушки. Электричество в городе дают там, где удаётся отремонтировать трансформаторные подстанции. Постепенно восстанавливают водопровод.
Около аккуратного частного дома нас встречает Марина — миниатюрная женщина, одна воспитывающая восьмерых детей. Её старшей дочери 11 лет, младшему сыну — восемь месяцев. Почти все ребята ходят в школу. Их на левом берегу Мариуполя работает пока только две — № 5 и № 41. На базе последней занимаются и ученики школы № 14, которую должны открыть к концу осени.
— Моим детям до школы идти около 40 минут, — поясняет Марина. — Общественный транспорт не ездит, иногда знакомые подвозят на попутке.
К началу учебного года завезли учебники, дети начали учиться по российской программе.
К нам с Мариной подходит её сын, восьмилетний Дима и протягивает руку, чтобы познакомиться.
Мирный, подвальный
У одного из подъездов пятиэтажки на бульваре Меотиды, занимаясь своими делами, сидят мариупольцы. Пожилая женщина что-то полощет в красном пластмассовом тазу. Мужчина в запылённой чёрной олимпийке, с налобным фонариком привстаёт и представляется Вячеславом. Сопровождающий меня Игорь Логвиненко просит его показать мне подвал.
Спускаясь, понимаю, зачем Вячеславу на голове фонарик. Боясь споткнуться в темноте, включаю фонарик на телефоне и следую за провожатым. Мужчина проходит в подвал и отодвигает покрывало, за которым скрывается небольшое помещение. Справа от входа стоят табурет и подобие столика, напротив них — свёрнутый ковёр. В углу свалены чьи-то вещи. На обшарпанных стенах и трубах кое-где сохранились остатки зелёной краски. Воздух в подвале затхлый.
Вячеслав Шарыпа говорит, что люди живут здесь со 2 марта. Сейчас осталось трое: он, его мама и племянница.
— Некоторые эвакуировались, оставив в своих «комнатах» вещи и повесив замки, — объясняет мариуполец.
Помещение, в котором живёт семья Вячеслава, находится в конце подвального коридора. По обеим сторонам от входа — раскладушка, сваленные на пол матрасы и подушки, много одеял, пледы — всё, чтобы сделать мягче спальные места. На высокой узкой тумбочке стоит посуда и бутылки с моющими средствами. Из-за перегородки виден угол стола, застланного клеёнкой.
В свете фонариков вдруг мелькнули стоящие на коробке розовые детские кроссовки. Свободного места так мало, что негде ступить.
— Здесь ютились сразу 32 человека, — ошарашивает Вячеслав. — Спать было холодно и сыро. Я ложился в футболке, двух кофтах, куртке, шапке и ещё укрывался одеялом.
Уже на улице он показывает на пятый этаж соседнего дома, где располагалась позиция женщины-снайпера. Затем кивает мне за спину, добавляя: «Там тоже укрывался снайпер».
— Однажды несколько украинских боевиков пришли с автоматами. Стали загонять всех в подвал. А я после инсульта год парализованный лежал, только начал ходить, но хромаю. Так они за медлительность материть меня стали, а я разве от этого смогу идти быстрее? — спрашивает Вячеслав и, не дожидаясь ответа, указывает на соседний подъезд. — А там жили «азовцы» (запрещённое в России нацформирование — прим. редакции). Знакомый домой за подушками пошёл, а я — за ним. Постучал. Когда открылась дверь, увидел наставленные на меня автоматы. Один из военных жестом приказал войти в квартиру. Их человек девять было. Я сразу руки поднял, говорю: «Ребят, я мирный, подвальный». Меня отпустили.
Квартиры, где «азовцы» (запрещённое в России нацформирование — прим. редакции) квартировали, отступая, они забросали коктейлями Молотова.
— В какой-то момент стрелять начали со всех сторон, и мы перестали понимать, где и чьи позиции, — вспоминает Вячеслав. — По звуку научились определять, упадёт снаряд во дворе или пролетит дальше.
Стекло под ногами
Наш предпоследний адрес — бульвар Морской, раньше его называли Комсомольским. На подъезде к нему кажется, что разрушен весь город.
Справа от остановившейся машины тянется длинный девятиэтажный дом. Ближайшие к нам подъезды полностью выгорели. На всех этажах оконные проёмы покрыты копотью. В паре метров от меня на одной из дверей мелом на украинском языке написано: «Мины. Не входить». Испугавшись, отхожу к площадке, ведущей к другому дому. Под ногами хрустит битое стекло.
Вокруг — сгоревшие и перевёрнутые машины. На одной — коричневые пятна. Это ржавчина вокруг отверстий от выстрелов. Пытаюсь сосчитать, сколько их, но сбиваюсь. Слишком много. На автомобиле нет задних колес, на двери висит клетчатая мужская рубашка. Хочу заглянуть в салон, однако не решаюсь: мало ли… что там увижу.
За спиной раздаются голоса подходящих мариупольцев, и я спешу вернуться к машине. Но вдруг словно окатывает холодной водой: едва не споткнулась о предмет, похожий на футляр для заряда танкового снаряда. Неподалеку под деревом — ещё с десяток таких же, и только один выглядит неиспользованным.
— Здесь во дворе перезарядка танков проходила, — чуть позже объяснил мне мариуполец Сергей Жидков.
Две картошки в сутки
Местные жалуются, что скоро похолодает, а жить негде. Многие обитают в подвалах и полуразрушенных домах, закрывая дыры фанерой и другим бросовым материалом.
От завода «Азовсталь» бульвар Морской отделяет около километра. Там, на месте некогда сплошной застройки, теперь не осталось ни одной квартиры, рассказывает Валентина Агафонова.
— Мальчишка здесь жил. Однажды поднялся наверх, чтобы взять крупу, но начались обстрелы, и, видать, задело его — внутри всё разорвало, — с дрожью в голосе вспоминает Валентина. — Мы кровотечение пытались остановить, руками зажимали рану и хотели отправить парнишку в больницу. Но куда уж там? Никто не рискнул. Сами сделали, что смогли, отнесли в квартиру, а ночью начался пожар, и он там живой сгорел.
Валентине Агафоновой 70 лет. Говорит, пока пережидали обстрелы в подвале, похудела на 20 килограммов. Иногда за сутки съедала лишь две картофелины.
Жительница Мариуполя считает, что происходящее проявило сущность людей.
— Мы со знакомыми укрывали в подвалах стариков, которых бросили эвакуировавшиеся дети, — рассказывает она. — Одна женщина спустя два месяца вернулась и первым делом стала выяснять, полагается ли ей компенсация за квартиру. И не спросила, жива ли её мать. Ну какое сердце нужно иметь, чтобы так поступать?
7 800 рублей наличными
Часть тех, кто проживает на бульваре Морском, трудилась на заводах «Азовсталь» и имени Ильича. Когда они остановились, остались без работы. Подошедший за гуманитаркой Сергей Жидков был старшим мастером цеха водоснабжения на «Азовстали».
— Недавно в городе открылся Центр занятости, там в основном предлагают работу на разборе завалов и восстановлении Мариуполя. Платят по-разному, — говорит мариуполец.
Пожилым переоформили пенсии. Выдавать их стали в августе. Выплачивают 7 800 рублей наличными. Работающих банкоматов в городе нет.
Наталья и Дмитрий Дедусенко за гуманитаркой пришли с соседней улицы Воинов-освободителей. 22 марта они уехали к детям в Бердянск Запорожской области. Вернулись в апреле, но оказалось, жилья в Мариуполе у них теперь нет — через балкон снаряд попал прямо в их квартиру.
С надеждой на будущее
На последний адрес приезжаем уже после 15 часов. Пока подходят мариупольцы, Игорь Логвиненко отводит меня в сторону. Под забором из крупных белых кирпичей среди травы и кустов видны очертания свежей земляной насыпи. Недавно отсюда перезахоронили погибших.
Могилы около домов в Мариуполе встречаются часто. Они — вынужденная мера. Городское кладбище сильно пострадало. Проезжая мимо, мы видели выгоревшую землю и сползшие с холма надгробия.
В Мариуполе сохраняется комендантский час. Поэтому к 18 часам нам нужно пересечь границу. На обратном пути заезжаем в гуманитарный центр. Там я прощаюсь с Денисом и Игорем, и мы с Юрием выезжаем обратно. А ребята повезут гуманитарку в другие населённые пункты Донбасса. Брать меня туда они отказались — в том же Донецке усилились обстрелы.
Вид Мариуполя, из которого уезжаем, угнетает. Однако в городе во многих местах можно встретить рабочих в спецовках, а на границе мы увидели большое количество техники со строительными материалами. Город, превращённый в призрак, начинают восстанавливать.
Снежана Годлевская
Фото Снежаны Годлевской.