Никогда Алексей Данилов не жалел, что его отправили на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Изменило ли это его жизнь? Конечно. Но он делал то, что нужно было делать в тот момент, — спасал страну и людей.
В интервью «АС» ветеран-чернобылец рассказал, как ставили на танки 1942-го года засекреченную робототехнику, на какой скорости машины должны были проезжать мимо реактора и о том, что украинцы тогда не были националистами.
Ничего не знали
— Вы один из первых армавирцев, кто оказался в зоне отчуждения. Как вы туда попали?
— Мне было 19 лет. Проходил срочную службу на Центральной базе резерва танков в городе Чаусы Могилевской области Республики Беларусь. Даже на второй день после катастрофы на Чернобыльской АЭС мы о ней не знали. У нас, как обычно, проходили занятия. Но в 10 часов командиры неожиданно отобрали десять человек. За каждым закрепили танк. Нам поручили осмотреть бронемашины, дождаться автозаправщика и всем вместе отправиться на железнодорожный вокзал. Это была вся информация, которую мы получили 27 апреля 1986 года. О катастрофе на Чернобыльской АЭС ничего не знали, пока в шесть утра 28 апреля не прибыли на железнодорожную станцию Янов.
— Какая там была обстановка?
— Даже по прибытии нам никто не сообщил о происходящем. Единственное, что показалось подозрительным, — это опечатанные питьевые колонки. Не было суеты, волнений. Людей, по всей видимости, к тому времени уже вывезли из зоны отчуждения Чернобыльской АЭС. Но угнетало ощущение заброшенности. Кругом пустота, тишина. На дороге лежали детские игрушки, которые, видимо, уронили в спешке. Повсюду бегали брошенные кошки, собаки, куры, гуси… Когда ехали от железнодорожной станции к месту дислокации, то проезжали деревню. К нам на улицу выходили дедушки и бабушки, встречали нас как героев. Люди бросали нам в танки сало. Одна из бабушек даже кинула цветы в люк. Некоторые пенсионеры причитали: «Ох, какие вы молодцы! Это мы уже свое отжили, нам нечего бояться». А потом крестили нас в спины. Такая реакция местных вызвала беспокойство.
Железные ликвидаторы
— Зачем понадобились танки в зоне отчуждения?
— Из Могилевской области мы доставили в Чернобыль 13 танков времен Великой Отечественной войны. Их тут же забрали и увезли на танкоремонтный завод под Киевом. В обед всю технику вернули обратно. Правда, переделали: отрезали стволы и прицепили грейдеры. В Советском Союзе были свои разработки в робототехнике. Приехавшие из Москвы военные привезли засекреченное оборудование и установили его в кабине машины. Дистанционно они управляли танками, как сейчас операторы — дронами. Московские военные имели высокие звания: из 12 человек только один был майором. Остальные — подполковники и полковники. Танки выполняли грязную работу. Над кратером атомного реактора летали вертолеты, сбрасывали цинк, песок. Но не всегда у них получалось точно попасть в него. Поэтому рядом ездили танки и сгребали цинк и песок. Жили в лесу в непосредственной близости от реактора. Тогда не было 3D-очков, квадрокоптеров, и приходилось самим наблюдать за расчисткой. Московские операторы управляли танками, а мы обслуживали технику. От нас требовалось, чтобы каждый танк был на ходу. Работали много и долго. В конце дня, несмотря на усиленное питание, валились с ног, едва доходя до палатки. Иногда трудились до позднего вечера. Операторы роботов объясняли общие принципы работы техники. Но нас это совершенно не интересовало. На совесть выполняли свою работу.
— То есть вы жили в непосредственной близости от взорвавшегося четвертого энергоблока?
— В Чернобыль прибыли на третий день. Видимо, тогда еще не предприняли все меры защиты ликвидаторов. Работали в обычной военной форме. Каждый день нам привозили чистые, постиранные костюмы. Но респираторов и других индивидуальных средств защиты не выдавали. Так и проработали десять дней. Без респираторов находились даже московские полковники. Зато у каждого солдата был дозиметр — радиационный фон им замеряли каждый вечер. Нашей единственной «защитой» от радиации была колючая проволока (смеется — прим. автора). Мы сами срубили столбы, обтянули их колючей проволокой, и к нам никто не заходил. А вот кормили отлично. Тогда в СССР наблюдался дефицит сгущенки, какао, кофе, а у нас этих продуктов было вдоволь. Местные пекарни регулярно поставляли не только хлеб, но и печенье, булочки.
— А танки обеззараживали?
— Нет. Их не поливали специальными растворами, не мыли. Да и сами купались под душем всего один раз. Хотя работали с техникой, прикасались к металлу. За десять дней заработал 28 рентген. Сначала допустимой дозой считали 30 рентген. Но потом показатель снизили до 25. Поэтому через десять дней нас отправили обратно в воинскую часть в Беларусь. А вот ребята из нашего батальона, которых прислали после, пробыли там полмесяца. Вернулись они вместе с танками. Наверное, не оставили их в Чернобыле из-за установленной московскими военными секретной техники. Танки поставили на Центральной базе резерва танков отдельно от остальной техники. Ставили мы. Аргументировали тем, что уже хватили радиации. Демонтировать засекреченное оборудование приехали москвичи. Только в этот раз они работали в костюмах химической защиты.
По соседству с химзаводом
— Как выглядела Чернобыльская электростанция и местность вокруг в момент вашего нахождения там?
— Ничто не указывало на экологическую катастрофу. Когда приехали, пожар уже потушили. Разрушение были большие, но рассматривать их времени не хватало. Недалеко от АЭС стояли дорожные указатели скорости. Она должна была быть не меньше 90 км/ч. Машины и техника буквально пролетали мимо атомной электростанции. Деревья в апреле выглядели обычно. Рыжий лес увидел только по телевизору.
— Вы боялись высокой радиации?
— Какой страх может возникнуть у 19-летнего парня? Не понимали опасности. Наоборот, думали, чем усиленней будем питаться и спать, тем больше сможем сделать. Даже передвигались на танках с открытыми люками. Категорически запрещалось ездить по обочинам из-за того, что поднималась радиоактивная пыль. Но солдаты все равно нарушали запрет. И пыль оседала на нас. Дискомфорт испытывал лишь от постоянного неприятного привкуса железа во рту. Он появился в первый же день. Пили только привозную воду, поэтому ее экономили. Положительно на нас повлияли операторы роботов. Это были опытные военные, они вели себя спокойно, уравновешенно. Поэтому мандража не было, даже когда на третий день химвзвод резко покинул территорию. Тогда ветер подул в нашу сторону, подняв радиоактивную пыль. А мы с ними располагались рядом. Проснулись, их уже нет. Вечером узнали, почему. Но нас это не напугало. Продолжали выполнять свою работу. Страх появился потом, когда узнал, что продукты распада радиации могут отразиться не на детях, а на внуках.
— Не было обидно, что вас отправили туда?
— Даже сейчас, 38 лет спустя, не жалею, что принимал участие в ликвидации последствий самой страшной в истории человечества техногенной катастрофы. Ликвидируя последствия аварии на Чернобыльской АЭС, я прежде всего выполнял свой гражданский долг.
Одна страна
— Облучение отразилось на вашем здоровье?
— Через год после Чернобыля у меня открылась язва. Пришлось даже делать операцию. Хотя никогда не было проблем с желудочно-кишечным трактом. У одного солдата под конец нашего пребывания там появились чирьи на теле. Когда вернулись в Белоруссию, он долго лечился. Но не знаю, связано ли это с повышенной радиацией. Облучение скорректировало мою жизнь. Отучился на повара, мечтал работать по специальности. Еще, будучи студентом, трудился в столовой ЗВТ. Мне нравилось. Но, получив серьезную дозу радиации, поваром работать не смог. Пришлось соблюдать ряд ограничений: запретили сидеть на солнце, отдыхать на море, работать в огороде, стоять возле горячего. Рекомендации выполнял частично. Но поваром не стал. Большую часть жизни проработал в торговле.
— А как вы покинули зону отчуждения?
— Как говорил, на десятый день нашего пребывания изменили допустимую дозу облучения. Посреди ночи нас отвезли на вокзал и посадили в поезд. Должны были ехать в отдельном купе, так как везли два ящика оружия. Но народу в поезде оказалось много, поэтому добирались в плацкарте.
— Из Чернобыля с вами ехали солдаты?
— В поезде был самый разный контингент. С нами ехали две женщины, у которых дети в момент аварии находились в лагере под Чернобылем, и их эвакуировали. Они не могли разыскать их и ездили по всей Украине. Таких людей оказалось немало. Кто-то искал близких родственников. Кто-то из местных жителей решил покинуть зону Чернобыля. Они были самыми спокойными. Нервничали больше всего те, кто искал детей и пропавших родственников.
— Сейчас Украина считает, что Советский Союз оккупировал ее. Но на ликвидации аварии работали люди со всех уголков страны. Вы тогда сталкивались с проявлением национализма?
— Мы были гражданами одной большой страны. В моем батальоне работали немцы, казахи, венгры, русские, украинцы, киргизы, таджики, узбеки. Никто из них ни разу не сказал: «А зачем мне это, ведь я живу далеко отсюда?» Ни один солдат не отказался от работы. Все выполняли свой долг. В здоровом обществе люди уважительно относятся ко всем национальностям, не делят друг друга по национальному и расовому признаку.
Фото Александра Ковязина / АС