На операционный стол к Магомету Байчорову обычно попадают в тяжелом состоянии — после дорожно-транспортных происшествий, инсульта, тяжелых травм. И он, заведующий нейрохирургией Армавирской городской больницы, с коллегами вытаскивает пациентов с того света, сохраняя им не только жизнь, но часто и ее качество.
Накануне Дня медицинского работника Магомет Байчоров рассказал «АС», как спас полуторамесячную малышку, какие сложные операции скоро станут делать в Армавире и почему не следует доводить работу нейрохирурга до совершенства.
Когда исчезает страх?
— В вашей семье кроме вас были врачи?
— Мои родители — врачи. Мама была заведующей терапевтическим отделением, отец работал заведующим хирургией. И я решил пойти по его стопам. Впервые попал в операционную в качестве наблюдателя в три года. Хоть и маленьким был, но запомнил, как больной лежал на операционном столе под маской — тогда применяли эфирный наркоз.
Когда выбирал специализацию, больше всего хотел быть достойным отца, но превзойти его в мастерстве казалось невозможным. Поэтому выбрал другое направление в хирургии. Сначала мечтал стать кардиохирургом, но в Карачаево-Черкесии и соседних регионах таких специалистов не готовили. Зато я хорошо знал неврологию, поэтому остановил свой выбор на нейрохирургии.
— На первой операции пациента с каким диагнозом оперировали?
— Свою карьеру я начал в Черкесске, в Республиканской клинической больнице. В августе 1994 года впервые провел операцию. К нам поступил пациент с субдуральной гематомой на головном мозге, которая опасна для жизни и впоследствии может существенно ухудшить качество жизни больного.
Оперировал вместе с заведующим нейрохирургическим отделением. Конечно, волновался. Но благодаря наставнику операцию провели успешно.
— Вы быстро научились отключать эмоции? Когда исчез страх оперировать?
— Перед моей первой операцией заведующий отделением нейрохирургии спросил меня, боюсь ли оперировать. Я ответил, что не боюсь. Тогда он сказал: «Когда вы не знаете, что вас ждет, вы не боитесь. Но когда начинаете узнавать подробности, появляется страх».
Даже спустя 30 лет практики, заходя в операционную, испытываю страх. Потому что нет одинаковых операций. Редко случается, что они похожи на описанные в учебниках. Каждый раз за операционным столом приходится искать правильное решение, чтобы не только спасти пациента, но и максимально сохранить функции его головного мозга.
Иногда мне кажется, что нейрохирурги беспокоятся о пациенте гораздо сильнее, чем родственники. Ведь мы о нем больше знаем: какие осложнения вызывает та или иная патология, какой форс-мажор может возникнуть во время операции.
Родственники ждут от нас полного выздоровления близких, но не всегда мы можем сотворить чудо. Однако делаем все возможное, чтобы не только спасти жизнь пациенту, но и сохранить его трудоспособность.
Недаром говорят, что продолжительность жизни оперирующих хирургов немногим больше, чем у шахтеров. Для нас каждая операция — это стресс. Поэтому в этой профессии важно не допустить эмоционального выгорания.
— И как вы боретесь с эмоциональным выгоранием?
— Все свободное время провожу с семьей. Кто-то из коллег уезжает в горы, катается на лошадях, кто-то трудится у себя на участке. Думаю, любой другой вид деятельности помогает переключаться и избегать эмоционального выгорания.
— А случалось, что во время хирургического вмешательства вы не знали, что предпринять?
— Такое происходило дважды. Однажды, когда работал в Москве, к нам в операционную привезли парня, который упал с высоты. При падении пациент травмировал не только ноги, у него был поврежден сагиттальный синус — перевязать невозможно, иначе больной умрет. Пришлось тоненькой ниткой и иголкой ушивать. Работа практически ювелирная.
Во второй раз это случилось, когда оперировал жителя Пятигорска, который возвращался домой из Краснодара. В результате ДТП у него также был поврежден сагиттальный синус, из раны вытекло много крови.
Такая травма застала меня врасплох, я не знал, что делать. Пальцем придерживал рану, чтобы он не умер на операционном столе, а в голове прокручивал варианты действий. Мне казалось, я кричал, суетился. Потом пришла идея, как помочь.
Но когда начал зашивать разрез, в голове все действия разложились по полочкам. Видимо, прошел выброс адреналина. А после операции узнал от коллег, что говорил очень тихо и работал, как обычно.
По воле судьбы
— В нейрохирургическое отделение городской больницы пациенты с какими патологиями поступают?
— Нейрохирургия отличается от остальных отделений тем, что у нас практически нет плановых операций. В основном мы оказываем неотложную помощь. На операционный стол привозят людей с черепно-мозговыми травмами, после инсульта с большими гематомами, а также после тяжелого ишемического инсульта, требующего трепанации черепа.
Большинство травм пациенты получают в состоянии алкогольного опьянения, попадая в автомобильные аварии, при падении с высоты и во время драк. И речь идет не только о мужчинах, но и о женщинах.
— Как много пациентов приходится вытаскивать с того света?
— Как говорил, на операционный стол нейрохирурга попадают люди в тяжелом, иногда критическом состоянии. 60-70 процентов наших пациентов мы возвращаем с того света.
Когда работал в Москве, к нам поступил пациент, получивший несколько сильных ударов прикладом автомата по голове. У него была большая гематома. В больницу его привезли в коме.
Шансов выжить у мужчины было очень мало. Но даже если есть один на миллион, врач обязан им воспользоваться. Я тогда убрал гематому, сделал декомпрессию, установил пластину. Пациент выжил. Его отправили долечиваться в другое медицинское учреждение.
Работая в нейрохирургии, пришел к выводу: существует судьба. Возьмем для сравнения две аварии. Возле места одного ДТП остановились люди и отвезли пострадавшего в больницу. А случается, что никто не остановился. Или пострадавшего доставили в больницу, он нуждается в срочной операции, а все операционные заняты.
В Москве я оперировал парня, который упал в шахту лифта с 27-го этажа. У него была очень тяжелая травма головы, но его удалось спасти. А пациента, который пытался залезть на балкон первого этажа, но упал, ударился затылком, мы не вытянули.
Кредо опытного врача
— У вас есть профессиональное кредо?
— Лучшее — враг хорошего. Никогда нельзя доводить свои действия до полного совершенства. Иногда стремление к идеалу может усугубить состояние пациента. Приведу пример. Удалял гематому, убрал основной ее объем. Осталась небольшая часть, которая не угрожала жизни пациента. Если бы убрал ее полностью, то велика вероятность того, что сорвал ее, и тромб или сосуд начали вновь кровить. Это ухудшило бы состояние пациента. Поэтому лучше оставить маленький объем гематомы.
Опытный хирург интуитивно понимает, когда стоит остановиться и взвесить все «за» и «против».
— А вы можете увидеть заболевание? Например, стоя в очереди в супермаркете, отмечать про себя: «Вон женщина — у нее грыжа между таким-то и таким позвонком»?
— Да, опытному врачу иногда достаточно посмотреть на человека, чтобы определить диагноз. При грыже диска позвоночника больной будет потягивать ногу, а если поврежден малоберцовый нерв, у него заметна так называемая «конская стопа», которая не фиксируется, болтается. Поэтому не удивляйтесь, что когда заходите в кабинет к врачу, он с порога задает наводящие вопросы, догадываясь о вашей проблеме.
— Чем вам нравится нейрохирургия?
— Дело не в нейрохирургии, а в работе врача. Удовлетворение от работы получаю, когда смог помочь человеку. Когда вижу, что пациент уходит из отделения самостоятельно, на своих ногах.
Когда работал в Республиканской клинической больнице в Черкесске, к нам поступила полуторамесячная девочка. Когда мама несла малышку на руках, ее дедушка нечаянно отпустил дверь на пружине. Она быстро захлопнулась, и ручка ударила ребенка в голову. Для новорожденного это был очень сильный удар. Пришлось сделать с края небольшие надрезы и выдавить косточку, чтобы она встала на место. К счастью, все обошлось. Вот в такие моменты любишь свою работу.
ИИ подождет
— Планируют ли в ближайшее время в нейрохирургии внедрять новые технологии лечения?
— Благодаря усилиям главного врача городской больницы, возможно, скоро начнем проводить операции пациентам с патологиями или травмами позвоночника. Сейчас, когда у пациента диагностирован перелом позвоночника с повреждением спинного мозга, например, в случае серьезной аварии, мы вынуждены отправлять его в Краснодар. Даже если его транспортируют вертолетом санавиации, дорога займет не менее трех часов. Но когда спинной мозг пережат более двух часов, он погибает.
Конечно, для внедрения современных технологий необходимы финансирование, приобретение дорогостоящего оборудования для операционной и металлоконструкций для позвоночника, повышение квалификации нейрохирургов, получение сертификатов. Но в Армавире важно проводить такие операции.
— А как думаете, способен искусственный интеллект заменить нейрохирурга в операционной?
— Не в ближайшие 50 лет. Пока такие технологии находятся в начальной стадии развития. К тому же каждая операция уникальна. В ее успешном проведении большую роль играют опыт нейрохирурга, его знания, навыки. Предусмотреть заранее все нештатные ситуации, возникающие в ходе операции, невозможно. Поэтому в ближайшее время нейрохирургов роботы не заменят. Ну и опять же искусственному интеллекту программу действий задает человек.