Мальчишкой пережившему блокаду Ленинграда Анатолию Флееру в марте исполнится 89 лет. Он давно живет в Армавире. И до сих пор в деталях помнит, как его худенькая, маленькая мама ворочала большие баллоны с углекислым газом, как после бомбежки Бадаевского склада собирал остатки уцелевших продуктов, как устраивали массовые захоронения умерших от голода.
Город без паники
-Когда Ленинград оказался в блокаде, вы учились в школе?
— Да, я был школьником, учился в третьем классе. Мужчин призвали на фронт, а оборона и обеспечение работоспособности города легли на плечи женщин и подростков. Из-за войны мы повзрослели раньше, да и воспитание было такое, что за Родину большинство готовы были в прямом смысле отдать жизнь.
— Каким вы запомнили блокадный Ленинград?
— Говорят, что лежали тела умерших повсюду, но такого не было. Я помню, как женщины вывозили их к местам захоронений. Несмотря на бомбежки, голод и холод, ленинградцы не паниковали. Люди умирали молча, как герои.
Во время войны ленинградцам приходилось часто менять место жительства. Мы с мамой переезжали несколько раз — один дом сгорел, другой разбомбили. В 1942 году нам выдали ордер на квартиру в шестиэтажном доме по улице Марата. Неподалеку находился единственный в стране музей Арктики. А рядом на крышах домов расположили пулеметные расчеты, которые защищали культурные памятники от разрушения. Это были военизированные войска – местная противовоздушная оборона. В них служили практически одни женщины. Помню, я и еще двое мальчишек после школы забирались к ним на крышу. Моя мама тоже была зачислена в эти войска. Женщины вообще в то время многое делали для города и победы.
— С кем вы жили в неэвакуированном городе?
— Отец был партийным, но за посещение троцкистско-зиновьевского кружка его арестовали и осудили по печально известной 58-й статье. В начале войны он вызвался на фронт и погиб. В 1942 году умер двоюродный дедушка Артемий, которому было 107 лет.
Мама участвовала в обороне города. Помню, как она, худенькая и невысокая — 160 сантиметров ростом, ворочала большие баллоны с углекислым газом. Во время войны работала в кочегарке, была зачислена в военизированные войска. Однажды ее ранило в голову и контузило. Прожила она долго, но мучилась головными болями, несколько раз ее парализовывало. А я за ней ухаживал.
Опоздали на смерть
— Вы сказали, что и детей привлекали к помощи. Чем помогали вы, восьмилетний ребенок?
— Когда начиналась бомбежка, мы не прятались, а помогали стреляющим из пулеметов по самолетам женщинам – набивали в ленты патроны. Закапывали в ящик с песком сброшенные немцами на крыши зажигательные бомбы. Девочки помогали в госпиталях.
Еще ходили по квартирам – их не закрывали тогда – и вели учет умерших. Было страшно входить в квартиру и видеть в ней сразу пять трупов. А потом привыкли. Сведения об умерших относили в специальный штаб. Их регистрировали и везли на кладбище бригады женщин. Машины отправляли в армию, а вместо них использовали сани или повозки и лошадей. Не было их – впрягались сами.
Довелось какое-то время жить на улице рядом с кладбищем. Несколько раз видел, как массово захоранивали людей. Военные взрывами фугасов создавали большие ямы, в которые клали умерших. А потом бульдозер закапывал их землей, разравнивал ее. Из Большеохтинской церквушки приходил священник и отпевал похороненных.
— А в то время учились?
— В школу ребята старались ходить исправно. Там раз в день давали горячую похлебку. Чернила и перья у нас были. Писали между строчек в старых тетрадях. Бывало, посреди уроков начинают бомбить город, тогда прятались в бомбоубежище. Возвращались к урокам, когда все прекращалось. Один раз мы с мамой не успели добежать в бомбоубежище, и это нас спасло. Туда попал снаряд, и все укрывшиеся погибли. Я получил лишь контузию.
— Вы упомянули горячую похлебку, которой кормили учеников. А чем в блокадном городе питались люди?
— После бомбежки в начале войны сгорел Бадаевский склад – самый большой, с двухгодичным запасом продовольствия. Людям разрешили собирать там уцелевшие продукты. Помню, как однажды с мамой ходили туда за горелым сахаром. Кашей ребят подкармливали женщины из противовоздушной обороны. Были карточки на еду.
Американские летчики, пролетая над городом, иногда на парашютиках сбрасывали мешки. Дважды они падали на нашу улицу Марата. Но никто их сам не брал. Сначала сотрудник НКВД составлял опись. Какую-то часть, например, шоколада, оставляли нам, а остальное увозили.
Свидетель казни
— Наверное, тогда ленинградцы не отмечали праздники?
— Почему? В День Октябрьской революции мы всегда собирались и поздравляли друг друга. Самым частым, важным для всех стало пожелание победы. Для ее приближения люди делали все, что могли. Весь город был героем. Рабочие заводов от станков шли защищать город.
— А как ленинградцы относились к немцам? Ведь даже после Нюрнбергского процесса часть немецких солдат казнили на площади в Ленинграде.
— Я был подростком и тоже видел эту казнь. В нескольких десятках метров от меня буквой «П» стояли виселицы. До этого был случай, когда немецкие мотоциклисты – человек 25-30 – попали в плен, пытаясь прорваться к Кировскому заводу.
Мы с мальчишками набрали камней, с ненавистью думая, что вот сейчас им покажем. Вышли к Международному проспекту, ныне Московскому, и увидели как советские солдаты в теплых тулупах с винтовками в руках ведут фашистов в тонких шинелях. Они-то рассчитывали быстро завоевать Советский Союз и к морозам больше 30 градусов оказались не готовы.
Когда мы с пацанами увидели немцев, похожих больше на заморышей, а не на завоевателей, даже камни в них бросать не стали. Прошли километра два вслед за ними по проспекту, и все.
— Немцы оказались не готовы к морозам. А самим жителям Ленинграда было чем топить дома в блокадном городе?
— Были запасы угля для заводов. А в жилых домах топили всем, что горело. Мы с мамой жили в коммунальной квартире, и наш сосед оказался любителем книг, но его эвакуировали. И всю его огромную библиотеку я стопил, чтобы как-то греться. А потом сосед вернулся из эвакуации и пришлось сознаться, но он сказал: «А что делать-то было?»
Часто выбивало взрывной волной стекла. Было много пустых квартир, и люди приходили в соседнюю, вынимали рамы и ставили их к себе, чтобы сохранять тепло.
125 граммов жизни
— Вы помните, когда стало немного легче переносить блокаду?
— Конечно. Самыми тяжелыми месяцами были декабрь 1941, январь, февраль и март 1942 года. В декабре 1941-го на ребенка и иждивенца давали 125 граммов хлеба, на работающего – 250. А потом стали прибавлять: детям и иждивенцам — по 250 граммов, работающим – 400. Они ведь у станков сутки напролет стояли, город работал – делали снаряды, ремонтировали танки.
Дорога жизни через Ладожское озеро действовала. Я сам не видел, но мне рассказывали, что люди гибли, доставляя нам продовольствие.
— Когда вы узнали о снятии блокады города?
— Ее ведь зимой сняли. Для нас счастьем был уже сам прорыв блокады. По всему городу об этом объявляли по радио. Обессиленные, но радостные люди даже песни пели.
После снятия блокады уже от холода и голода не умирали. Ленинградцы окрепли. Хлеб выдавали по 600 граммов, появились различные продукты: крупы, масло, сахарный песок. Мясом еще не баловали. Появилась горячая вода. Женщины-труженицы выменивали на хлеб у солдат, вернувшихся с передовой, выдаваемые им на работе пять пачек папирос «Беломорканал» и три бутылки водки.
Бомбежки прекратились, а вот пулеметы еще продолжали стоять, но их стало меньше.
Добродушный Армавир
— Люди за время блокады изменились?
— Ленинградцы были дружные. Чем могли, помогали друг другу без споров и драк. Если возвращались из эвакуации, а в их квартире кто-то жил, то заселялись вместе. Например, пятикомнатная квартира по улице Марата пустовала, когда мы с мамой туда въехали. Затем в нее во время войны заселились еще несколько семей. И жили дружно. Всем делились. Нужна была горячая вода – могли попросить у соседей.
— В Армавир вы переехали 20 лет назад. А не было желания вернуться в родной город, где пережили войну?
— Я в Ленинград в гости ездил. Последний раз был восемь лет назад. Но возвращаться обратно сейчас уже не хочу, хотя у меня там дети и внуки живут.
В южном климате мне удалось вылечить легкие, из-за болезни которых и переехал сюда. И Армавир — чудесный город, который я полюбил. Помню первые впечатления от города: купишь белый хлеб, нажмешь на него ладонью, а он возвращал свою форму – такой хороший, мягкий. И люди тут добродушные.
Снежана Годлевская