Мы продолжаем цикл материалов, приуроченный к тридцатилетней годовщине со дня вывода советских войск из Афганистана.
Наш следующий герой – пограничник Владимир Талызин. В 1982 году он проходил обучение в Школе сержантского состава в Азербайджане, осваивал азбуку Морзе и азы работы с засекреченной радиоаппаратурой. Тогда он еще и не подозревал, что всего через несколько месяцев окажется на краю гибели в смертоносных горах Афганистана, а сослуживцы будут называть его «заговоренным».
«Где-то в Средней Азии»
«По окончании Школы сержантов нас отправили в погранчасть «где-то в Средней Азии». То есть нам даже не говорили, куда мы едем. Когда на пароме переправлялись через Каспий, наш майор немного разговорился и сказал: «Ребята, вы едете туда, откуда можете и не вернуться». Мы пересекли всю Туркмению, Узбекистан, добрались до Таджикистана. И только по прибытию в Душанбе нам сказали, что связисты поедут дальше, в Афганистан.
Правда, перед этим было еще два месяца жестких тернировок. В Пянджском погран-отряде, куда я попал, нас уже конкретно готовили к войне. Учили обращаться со всеми видами стрелкового оружия, включая пулеметы и ручные гранатометы, и даже немного приемам самбо.
В феврале 1983-го нас с ребятами забросили вертолетом в Афганистан, в северную провинцию Кундуз. Наша точка находилась примерно в пятидесяти километрах от северной границы Афгана, в городке Имам-Сахиб. Или, как мы его шифрованно называли в радиопередачах, Измаил. Основной задачей этой погранточки была охрана подступов к советским границам. В случае появления бандформирований на вверенной нам территории солдаты поднимались по боевой тревоге и выезжали на операцию. Духов нужно было разыскать, а потом либо уничтожить, либо отогнать подальше.
Первая операция
Через два-три дня после того, как я прибыл в Афган, случилась и моя первая боевая операция. В одном ущелье засекли большое скопление духов, поступил приказ – уничтожить. Поехал я туда совершенно необстрелянный, не понюхавший пороха. Да что тут говорить, я даже с людьми на своей точке познакомиться еще не успел. Правда, таким «неопытным» я пробыл очень недолго, еще по пути к месту назначения наша колонна потеряла часть БТРов – подорвались на минах и несколько раз попала под обстрел. Жив тогда я остался благодаря моему командиру, старшему лейтенанту Седых. Всю дорогу он следил за мной и первое время не позволял даже высовываться из люка.
БТР, в котором мы передвигались, не имел ни орудий, ни пулеметов. Это была командно-штабная машина и главной ценностью в ней была засекреченная радиоаппаратура, за которую я и отвечал. Вся координация операциями осуществлялась через эту радио-станцию. Через нее мы общались со штабом, получали разведданные и приказы. Духи знали, что, если БТР с антеннами, значит, внутри командиры и ценная аппаратура. Надо ли говорить, что за нашей машиной шла особенная охота. Потому под радиостанцией мы всегда держали открытый ящик с гранатами. В случае, если наша машина попадет в окружение, я был обязан взорвать всю аппаратуру. Она ни в коем случае не должна была попасть в руки врага.
Та операция длилась больше месяца. Основную часть времени мы стояли на высоте над ущельем и пытались выбить оттуда засевших бандитов. Было холодно: февраль, 2500 метров над уровнем моря, постоянно дождь со снегом, ветер до двадцати метров в секунду. Спали в БТРе, порой и на земле. Ночами духи пытались прорваться, начиналась стрельба, тогда по нескольку часов приходилось лежать в окопах, прямо в ледяной жиже. Боеприпасы и продукты периодически заканчивались. А вертолеты не всегда вовремя подвозили подкрепление. Бывало так, что из еды оставалась только коробка сахара-рафинада на четверых и вода.
За свою первую операцию я получил боевую награду «За отличия в охране государственной границы». И вообще, за этот первый месяц в Афгане я закалился так, что всю остальную службу уже ничему не удивлялся.
Фото из личного архива В. Талызина
Контузия
А служба все время была напряженной. Смерть ожидала в любом месте, подстрелить могли буквально из-под любого камня. Война-то была партизанская. У духов были свои схроны, такие маленькие пещеры в горах, вход в нее маскировали камнем. Они в этих дырках могли сидеть неделями. Наблюдали за дорогой, ждали нас. Увидит такой бандит советскую колонну, выскочит на несколько секунд из убежища, выпустит три гранаты по нам. И сразу забьется обратно в пещеру и камешек назад привалит. И ни за что его не найдешь, хоть час по горам биноклем води.
Примерно на третий месяц моей службы в Афгане мы сопровождали автоколонну из Союза. Остановились в одном месте буквально на пять минут. И вот тогда мой БТР подорвали из гранатомета. А у американского гранатомета такое действие – граната сначала бьет цоколем в броню, прожигает ее будто сваркой, влетает внутрь машины и там уже разрывается. Стекла БТРа, они примерно в палец толщиной, просто выдавило наружу, можете себе представить, какой силы взрывная волна была внутри. Очнулся я уже под открытым небом, кто-то меня вытащил наружу. Надо мной склонился майор Синицын, что-то мне кричит, но я совсем ничего не слышу. Смотрю только, как его губы шевелятся в тишине, и все. В общем, была контузия. Но я тогда этого даже не понял, внимания не обратил. Вот мой командир получил осколочное ранение в голову, водителя задело, всего два миллиметра осколок не дошел до позвоночника. А я что, главное, руки-ноги целы и ладно. Раненых мы отправили в госпиталь, а я со своей аппаратурой в Афгане остался, я ведь за нее отвечал.
В падающем вертолете
“Вскоре по состоянию здоровья я попал в госпиталь. Военная больница, где лежат покалеченные солдаты, кто-то без руки, кто-то без обеих ног, место не особо веселое. Но за месяц я подлечился и пришла пора возвращаться на точку.
Снова летели вертолетом. Со мной в кабине было еще человек двенадцать новобранцев. Еще прихватили с собой посылки, которые нашим ребятам из дома прислали. Уже на подлете к нашей точке, когда начали снижаться, кто-то из пилотов прокричал: “Вспышка с земли!”. Значит по нам выстрелили из чего-то тяжелого.
Снаряд угодил нам прямо в лопасть. Вертолет начал камнем падать вниз. Но пилоты каким-то образом его быстро реанимировали и на трех лопастях мы худо-бедно дотянули до нашей базы. Бросало нас, конечно, как игрушку: вверх-вниз, крутило вокруг своей оси. Мы в кабине пытались хоть за что-то схватиться, удержаться, но все равно кидало солдат по всем стенам. Таким образом мы пролетели оставшееся расстояние. А метров за сто пятьдесят до точки вертолет окончательно потерял всякое управление и просто рухнул.
И снова повезло — вертолет упал не плашмя, а на хвост. Хвост самортизировал, и только поэтому мы не разбились вдребезги. Ударились об землю, еще раз подпрыгнули, по инерции покатились дальше. И тут я понял, что тащит нас прямиком на наши же минные поля, которыми мы окружили свою базу. В этот момент я вспомнил всю свою жизнь. За пять секунд перед глазами промелькнули лица всех моих родных, близких, знакомых, даже соседей. Наверное, для того чтобы я мог со всеми попрощаться…
Спасли нас свои же окопы, которые как раз перед минными полями были расположены. Вертолет своими мощными колесами попал прямиком в окоп и там застрял, не дотянув до мин всего несколько метров. Сильно воняло керосином. Пилоты скомандовали, ребята, быстро на выход, вертолет сейчас взорвется. Я помог молодым выскочить и сам следом. Все, кто тогда летел, остались живы, побились, конечно, но были живы. Только посылки рассыпались. Сам вертолет так и не взорвался, и потом еще долго стоял у нас в части.
Фото из личного архива В. Талызина
Ветер, несущий бомбу
Была очередная операция. Мы с ребятами блокировали кишлак. Основной бой развернулся в нескольких сотнях метрах от нас. И тут со мной на связь вышел один солдат. Я его хорошо знал, тоже Талызин, только Сергей. Серега сказал, что ранен, и что вместе с несколькими бойцами попал в окружение. “Хочу попрощаться, — говорит, — Духи совсем близко, мы уже их голоса слышим”. Я быстро расспросил его, узнал их точное местоположение и сразу доложил майору.
Сделали мы ребятам огневой коридор. Сказали им двигаться точно на нас, а сами всю территорию вокруг взяли под обстрел, не давали духам даже голову поднять. Смотрю, выходят наши парни. Один боец раненого Сережу на себе тащит, второй из пулемета отстреливается направо-налево по кустам. Добрались — бледные, сосредоточенные. Серегу быстренько перемотали и думаем, что дальше делать, бандитов за ними идет видимо-невидимо.
Тогда майор дает мне команду связаться с авиацией. Звоним в штаб и говорим, нужна помощь, не можем духов своими силами погасить. Отвечают, сейчас что-нибудь придумаем. Вскоре смотрим, летит большой грузовой вертолет, а под низом у него бомба прицеплена. Огромная, размером чуть ли не с половину вертолета, видно ее было издалека даже невооруженным глазом.
Майор по радиосвязи с земли вертолетчиков корректирует: ребята, видите тополь, а под тополем наш БТР, кидайте прямо на нас свою бомбу, ее ветер как раз куда надо снесет. И вот мы наблюдаем, как от вертолета отделяется этот огромный кусок и начинает постепенно падать в нашу сторону. А мы уже под БТРом лежим и думаем, сработаем расчет нашего командира или нет. Майор, самый спокойный из нас, говорит, не бойтесь, все нормально будет. А бомба все ниже и ниже. И действительно, сносит ее по чуть-чуть прямо туда, где душманы прятались.
Взрыв был такой силы, что мы вместе с БТРом подпрыгнули от земли сантиметров на пятнадцать. Практически всех духов этим взрывом и накрыло. А те, кто живы остались, кинулись врассыпную не разбирая дороги, совершенно ошеломленные. Прямо на нас выскочил расчет с безоткатным орудием: двое ствол тащат, и еще один треногу. Мы им добежать до нас, конечно, не дали… Потом, когда уже бой закончился, собрали мы с тех мест одних только трофейных гранатометов штук восемнадцать.
Щит из детей
Почти все время службы я находился в разъездах. Ведь без командно-штабной машины и связи ни одна операция не обходились. Всего несколько раз оставался в части. Как раз в один из таких случаев, когда на точке совсем мало бойцов было, духи решили ее захватить. Узнали каким-то образом, что людей немного в охране осталось. Звонит мне солдат с западной стороны базы, где как раз дорога проходила, и говорит, товарищ командир, у нас намечается прорыв. Группа духов, примерно человек двадцать целенаправленно движется в сторону нашего дзота. Захватил я с собой пулемет, снайперскую винтовку, боеприпасы и бегом к ребятам. Смотрю, действительно, большая группа, движутся перебежками прямо на нас, пристреливаются. Когда мы ом отпор дали, отступили ненадолго, притихли.
И вот что они придумали. Собрали из соседнего кишлака детей, лет семь-десять и впереди себя пустили. Сами идут за ними, как за живым щитом. Дети испуганные, плетутся по дороге послушно. Что делать, никак не мог я принять решение в тот момент. А дети и бандиты у них за спиной все ближе подходят. Взял я пулемет и дал длинную очередь поверху, высоко над головами. Это сработало как сигнал для ребятишек, они шустро врассыпную кинулись и побежали обратно в кишлак, каждый к своей мамке. А духи так среди дороги остались, как на ладони. Тут мы им гриву и причесали.
Фото из личного архива В. Талызина
Возвращение
В Афгане я пробыл семнадцать месяцев. Ситуаций рискованных было много, но я вернулся живым и невредимым. Сослуживцы моему везенью удивлялись, говорили, что я заговоренный.
Мои родители все это время даже не знали, что я в Афгане. Не хотел им говорить, писал письма, служу, мол, на погранзаставе, все спокойно. Мне потом мама мои же письма показала, почитай, что ты нам рассказывал. А там все как под копирку, одно и то же, от первого письма и до последнего. Ну а что я мог еще написать? Что я в горах, что в меня стреляют, что я в госпитале, что меня подбили? Только мамино сердце не обманешь, она чувствовала, что-то не так. Я когда домой приехал и сказал, где был, она в этот момент сознание потеряла. Только успел ее на руки подхватить.
Первое время на гражданке чувствовал себя чужим. Сначала даже дорогу перейти не мог, стоял как бабушка на обочине и от каждой машины шарахался. Вот такая была адаптация. Но это скоро прошло, к мирной жизни быстро привыкаешь. Это к войне невозможно привыкнуть.
Можно сказать, что вместе с войной и юность моя закончилась. Я пришел из Афгана двадцатилетним, а в душе я уже был взрослым, совсем зрелым человеком. Все проблемы, бытовые, семейные, рабочие, с тех пор для меня пустяк, как пыль для моряка. После того, что в Афгане было пережито, в этой жизни я уже ничего не боюсь.
Редакция «Армавирский Собеседник»
фото: news-armavir.ru